на честность, я тоже не Лех.
– Серьезно? А кто?
– Скрунт. Муж Лин Лякомб… Но тут другая история. Вопрос чувства, понимаешь. Лех, то есть я… то есть нет, правильно, он… Одним словом, Лех был жутко влюблен в Лякомб, в мою Лин Лякомб. А меня, то есть Скрунта, она чуть до инфаркта не довела. Помнишь, какая была взбалмошная? Все хотела меня усовершенствовать, просто измордовала. То давай за стрелковый спорт принимайся, то рисовать, то изучай химию. И хотя я сначала был очень увлечен, позже замучился и понял, что скоро откидывать копыта. Но при этом знал, что для нее-то развод был бы страшным ударом. А тут подворачивается Лех, который глаз с нее не сводит. Однажды мы с ним уединились, слово за слово. Он и не раздумывал, весь сразу запылал, как только понял. Разговаривали в оранжерее, он как схватится за пальму-бамбасу, с корнем выворотил. Но была небольшая сложность: у Леха-то за душой ничего. Договорились, что, как только он станет Скрунтом, мною, сразу переведет на бывшего себя восемьдесят процентов состояния.
– И что же? – спросил хозяин, который слушал с чрезвычайным вниманием. – Он тебя обманул и поэтому ты теперь так скромно живешь?
– Ничего похожего. Лех порядочный человек. Просто когда я из Скрунта стал Лехом, даже с теми деньгами у меня ничего не вышло. Успех-то ведь не столько в капитале, сколько в связях.
– Инте-рес-но. – Тот, который прежде называл себя Сетерой Кисчем, прогулялся по широкому ковру среди комнаты. Потом стал, глядя в глаза приезжему. – Скажи, а ты в самом деле Скрунт? Все без обмана рассказываешь, до конца?
– А что? – Гость покраснел.
– То, что, когда Пмоис менялся с Сетерой Кисчем, он сам был уже поменянный. Обменявшийся со Скрунтом… Твоего Леха врачи наверняка предупреждали, что у Скрунта это уж не первая операция.
– Да, верно. – Приезжий опустился на табурет. – Но вот узнать бы, где в это время был первоначальный Скрунт. Мы бы во всем разобрались.
– В бывшем Пмоисе. Если не дальше!
– Проклятье! – Гость взялся за голову. – Ото всего этого тронуться можно. Уже вообще ничего не понимаю. Тогда кто же я, в конце концов?
– Кто его знает.
– А ты?
– Сейчас выясним. Тут все зависит от времени. Если Пмоис в действительности…
– Подожди! – Тот, который называл себя Лехом, уставился в потолок. – Надо идти не отсюда. По-настоящему, изначально я был Сетерой Кисчем, если уж совсем искренне. Это мое первобытное положение. Так что ты про меня рассказывал: швейная мастерская, иголки-нитки. Потом мое сознание переехало в тело Пмоиса…
– Ты эти тела пока не путай – кто в чьем теле. А то мы вообще не разберемся. Говори о мозгах.
– Ну вот я и говорю. Значит, я, Сетера Кисч, сделался Скрунтом, который, будучи уже поменянным, переехал в тебя… Нет, не так.
– Я тебе сказал – двигайся по мозговой линии, не по тельной. Тельная нас только собьет. Даже вообще не надо никуда двигаться. Мозг-то в тебе Сетеры Кисча, да? Ты ведь Кисчем начинал жить?
– Еще бы! – Тот, который приехал в качестве Леха, пожал плечами. – В этом я никогда не сомневался.
– Превосходно. Так вот…
– Если уж всю правду, это тоже была цель моей поездки – узнать, за кем мое бывшее тело. А то пишет письма Сетера Кисч, мы с женой читаем и думаем: кто же он?
– Так вот, – повторил хозяин, – в твоем бывшем теле Лех.
– Ловко! Выходит, что ты – это я? В смысле тела.
– А я – это ты. Между прочим, и я переписку начал, чтобы установить, что за тип окопался в прежнем мне. Ну как тебе в моем теле, не жмет?
– Ничего, спасибо. Обжился. – Приезжий задумался, покачал головой. – Господи боже мой, до чего докатились! Не знаешь уже, кто ты есть в действительности. Я ведь раз пять перебирался – в Пмоиса, в Скрунта, в тебя, когда ты из себя уже выехал, еще были обмены. Всегда привыкать заново, перестраиваться, людей кругом обманывать. Все ищешь, в ком бы получше. Прыгаем сдуру, как блохи, ничего святого не осталось, заветного, человеческого… Ну теперь-то с меня хватит. Из твоего тела ни ногой.
Помолчали. Сквозь стены донесся низкий отдаленный гул. Подвешенная к потолку трапеция качнулась.
– Рвут где-то, – сказал хозяин. – Расширяют подземную территорию. Тут у них договор с городом – внизу можно распространяться, а наверх чтобы не показывались.
Гость поднял глаза к потолку:
– А этот городишко там – настоящая древность? Или макет, выстроено?
– Старина настоящая. В домах даже телевизоров нету, проигрывателей не держат. Зато сами собираются вместе по вечерам, танцуют, поют. Днем пусто – кто на железной дороге, кто на мельнице, а позднее на улицах людно. Тут они все консервационисты. Не допускают к себе никакой новой технологии, природу берегут.
– Да, – сказал гость, – такие дела. – Он еще раз огляделся. – Удобно у тебя здесь, уютно. Скажи, а как же ты выдержал столько лет, не сошел с ума? Тоже на поводке, да?
– На поводке?
– Ну на привязи, какая разница? Соединен с машиной. Против плохого настроения.
– Это что, стимсиверы, что ли, приемопередатчики?
– Конечно. Необязательно от плохого настроения. От курения ставят, от пьянства. В определенную точку мозга вводят микропередатчик. Захотел выпить – активность нейронов в этом месте возрастает, сигнал передается на электронно-вычислительную машину, которая в клинике или вообще где угодно. Оттуда обратный сигнал-раздражитель в другую точку мозга, и человеку делается тошно от одного вида налитой рюмки… Даже вот так может быть: муж стал заглядываться на другую, а супруга бежит разыскивать подпольного врача. У того целая организация. Мужа где-нибудь схватили, усыпляют. Электроды заделали, подержали, пока бесследно заживет, заставили под гипнозом про все это забыть, и готово.
– Что именно готово? – спросил хозяин.
– Все. Будет смотреть только на свою жену… Или, например, бандиты, мафия. Они теперь все стали хирургами. Им заплати, они любому что хочешь введут и свяжут с компьютерной программой, выгодной заказчику. С одним даже так получилось: договорился с шайкой, но его самого поймали, наркоз, гипноз – и такую программу, что он потом на них перевел все деньги.
– Сплетни.
– Почему? – Гость встал. – Куда далеко ходить – вот он я! Четыре трехканальных стимсивера. Сейчас редко встретишь человека, чтобы без электродов. У некоторых так нафаршировано, что и не понять, чего там больше в черепе – мозгового вещества или металла. Каждый шаг машина контролирует.
– Сколько бы их ни было, не важно. Все равно информацию человек получает через органы чувств от внешней среды. Личность формируется окружающей действительностью, и ничем больше.
– А действительность-то! Разве она естественная сегодня? – Гость заходил по комнате. – Телевидение, книги, газеты, радио,